© Павел Барабаш

Рынок. Надо купить цветы любимой. Океан цветов. Не иду, а плыву. Плыву среди цветов, вдыхаю ароматы. Яркие кричащие гвоздики. Томные розы. Вздыхающие пионы, и легкомысленные ромашки. – Нет, все это дрянь. Плыву дальше. Старичок небольшого роста с сединой в бороде, совсем не старый еще, и глаза такие у него озорные и добрые, запросто продает одуванчики.

Что это он, разве можно продавать такие цветы, – им же цены нет? – А у него полное детское ведерко желтеньких одуванчиков, и еще такое же ведерко – серебряных. Не может быть! Даже дух захватило. Вот что мне надо!

Мне нравятся и те, и другие. Желтенькие, они такие красивые, как солнышко, удивительные, как маленькие дети, а когда подрастают, становятся старше, их красота переходит в нежность, они становятся серебряными и особенно нежными. Ведь если совсем тихонечко на них дыхнуть, то они задрожат, зазвенят, и если еще, еще сильнее дунуть, то они вздрогнут, взлетят, и радостно разлетятся по всему миру, танцуя и кружа, танцуя и кружа.

Осторожно подхожу к старичку, спрашиваю шепотом, чтобы не спугнуть удачу, вдруг не продаст, от волнения немного заикаюсь.

– Пр–р–род–д–даешь?

– Продаю. Тебе какие?

– Серебряные, мне серебряные.

– Деньги-то есть? – Он тоже волнуется и недоверчиво смотрит на меня.

– Есть, я сегодня получил зарплату.

Поспешно вытаскиваю пригоршню монет. Старичок осторожно вынимает цветы из детского ведерка, заворачивает в обрывок старой газеты стебельки серебренных одуванчиков, и протягивает мне букетик самых нежных и изысканных в мире цветов.

– Спасибо, – говорю старичку.

И опять плыву. Выплываю на улицу. Прохожие переходят на другую сторону, чтобы случайно не дыхнуть на мои цветы, они ведь такие нежные.

Гордый и важный ожидаю своего автобуса. Осторожно держу букетик цветов. Любимая, как она обрадуется! Окружающие смотрят на меня подозрительно, шепчутся, и показывают в мою сторону. Наверное, у меня очень счастливый вид.

Подошел автобус, как всегда переполненный. Душно и тесно в автобусе, все толкаются. Верзила, на голову выше меня, дышит перегаром так, что одуванчики боязливо вздрагивают, им страшно.

– Осторожно мужчина, не пугайте мои цветы.

– Чего–о–о? – изумленно протянул верзила, разглядывая меня как какое–то насекомое.

– Серебряные одуванчики, они такие нежные, не дышите на них так, пожалуйста.

Наступила тишина. Все смотрят на меня и на верзилу, как–то странно смотрят. Интересно, извинится верзила или нет. Верзила сначала опешил, посмотрел по сторонам, увидел одобряющие взгляды, и тогда грудь его мощно распрямилась, наполнилась воздухом до отказа, затем мощный смерч обрушился на мои цветы, и одуванчики – они вздрогнули, беззвучно вскрикнули от боли, дернулись своими головками в предсмертной судороге, и стая маленьких парашютистов взмыла вверх и разлетелись по автобусу. Все стали смеяться. Верзила нагло улыбался и чувствовал себя победителем. Все смеялись, даже дети. Дети, они тоже смеялись.

Господи, почему они смеются? Зачем они это сделали? А как же моя любимая, что я ей скажу? Зачем они испортили такую красоту? Ну почему они смеются? Почему они не любят серебряные одуванчики?

Выпустите меня, выпустите. Я с вами не хочу. Вы все – сумасшедшие. Вы же ничего не понимаете. Я буду жить от вас отдельно. У меня будет свой дом, а в огороде у меня будут расти одуванчики.