1970-1971 – годы проживания и работы программистом в Хабаровске. После окончания ДВГУ (Дальневосточный государственный университет), получил свободное распределение и выбрал для созидательной деятельности Хабаровск. Устроился в организацию по разработке и внедрению автоматизированных систем управления, где получил первые навыки программирования в двоичных кодах. Скромную зарплату – 110 рублей, натренированный мозг автоматически переводил в двоичную систему (1101110). Кто не мечтал стать миллионером после прочтения 12 стульев?

Город понравился прямолинейными широкими улицами. Если города сравнивать метафорично, то субъективное восприятие: Владивосток – стройная, истеричная женщина, а Хабаровск – медлительная, ленивая толстушка.

Два декабрьских дня непрерывно валил снег. Всласть пошаливший циклон умчался в другой регион, оставив на улицах и тротуарах груды пушистого снега. Коммунальные службы вылизывали город, сгребая снег к обочинам. Еще утром медленно падали лохматые снежинки, а в полдень небо прояснилось глубокой синевой, выкатилось далекое яркое солнце. Снежные сугробы громоздились на обочинах дорог и тротуаров, сверкая и слепя глаза. Снег весело поскрипывал под ногами прохожих.

Городская сумасшедшая – неопределенного возраста женщина, с лицом, загримированным под театральную маску, с достоинством шествовала по тротуару мимо мединститута. Пустые, ничего не выражающие черные глаза, глядели глубоко внутрь себя, в самую середину нигде, как два потухших уголька. Из одежды – черная, вытертая временем короткая шуба из котика, нелепая старенькая лисья шапка, латаные рыжие валенки, шерстяные варежки. В руке – авоська с батоном белого хлеба и двумя треугольными пакетами молока.

Реакция прохожих – безразличие, замешательство, любопытство, некоторые останавливались, смотрели вслед странной женщине с недоумением. Два мальчика, опасаясь и держась на расстоянии, кривлялись, кричали вслед женщине: "Кармен… дурочка… Кармен…", – и бросали в сторону женщины снежки, один метко попал в шапку, женщина машинально поправила шапку рукой, и продолжала путь, даже не оглянувшись на озорника. Женщина не обращала внимания ни на снег, громоздившийся на обочинах, ни на крики детей, ни на снежки, которые иногда попадали в спину.

Дурочка? Все сумасшедшие – дураки? А все ли дураки – сумасшедшие? И почему Кармен?

Летом 1971 уволился и переехал в Воронеж, не прижился, духовные ценности западной части страны разнились от дальневосточных, не хватало открытости и радушия, через два года вернулся в Хабаровск. Без прописки взяли на работу старшим научным сотрудником в НИИ. С работой все в порядке, а с жильем и пропиской – проблема. Сначала жил в гостинице, уходило половина зарплаты, через месяц попросили освободить номер, по правилам в гостинице нельзя проживать более, снял маленькую комнату за 40 рублей в трехкомнатной квартире, где прожил несколько месяцев, приходя только на ночлег. Жадная хозяйка требовала плату вперед, прятала в ванной шампунь, постоянно ворчала. Однажды ночью, прыщеватая и умственно недоразвитая дочь хозяйки, изрядно подвыпившая после дня рождения, попыталась навязать сексуальное общение, – отказал, а утром, по настоянию дочери, хозяйка отыграла отказ, и вот – оказался на улице, без ночлега. Чемодан и сумку с вещами сдал на железнодорожном вокзале в камеру хранения.

Конец ноября, поздний вечер, промозгло. Бесцельно убиваю время, слоняясь по городу, с тоской смотрю на светящиеся окна, в окнах голубое свечение, счастливые люди сидят перед телевизором, пьют горячий чай, завидую. А тут без жилья, холодно, знобит. И надо срочно принимать решение о ночлеге, вариантов немного: можно на вокзале с бомжами, только там неудобные лавочки и милиционер может разбудить и прогнать на улицу, можно в институт, и, если получится, уговорить вахтера пропустить поработать.

Ноги уже основательно замерзли, на термометре градусов десять ниже нуля, да еще пронизывающий ветер. Спускаюсь по тротуару, вдоль трамвайной линии в сторону Амурского бульвара, решил переночевать в НИИ, опять унижаться перед сторожем, настроение отвратительное. Сторож, конечно, ворчать будет, но за пачку сигарет сдаст позицию и милостиво разрешит остаться. Постель сооружу на рабочем столе, набросав бумаги и распустив веером старые перфоленты, а под голову положу книги, опыт имеется.

Спросил женщину, набирающую воду из колонки, просто так, без всякой надежды, еле двигая замерзшей челюстью и заикаясь: "Бога ради, извините. В вашем д-в-доме никто к-к-комнату не сдает?" Вопрос решился быстро, из двух комнат, самую маленькую, она сдала мне. Повезло! Угостила горячим чаем, в гости пришла подруга хозяйки, играла на гитаре, пела старинные романсы, сказочный вечер. На кухне, в печке горели и весело потрескивали дрова, по телу разливалось приятное тепло, веки тяжелели и закрывались, пытался из вежливости держать их открытыми, слушая романсы, но веки предательски закрывались, погружая в сон.

Когда освоился в небольшом двухэтажном деревянном доме, дореволюционной постройки, и познакомился с соседями, – то узнал, что с другой стороны дома, на первом этаже, несколько лет тому назад проживала Кармен. И мне кое-что удалось узнать о жизни странной женщины, с лицом, загримированным под театральную маску.

В декабре 1937 год Алисе, актрисы Киевского оперного театра, выпал счастливый жребий сыграть роль Кармен. Колесо Судьбы, вращаемое капризом режиссера, остановилось на ней. Алиса и мечтать не могла, считала еще недостойной, многие всю жизнь работали в театре и никогда не достигали таких вершин. Теперь жизнь наполнена бесконечными репетициями. Весной вышла замуж за молоденького лейтенанта. Алиса не хотела пока ребенка, что огорчало мужа, но понимал, как роль важна для Алисы, и не настаивал.

Счастье повсюду, и его так много! Завтра премьера. Алиса долго не могла уснуть, с закрытыми глазами репетировала, снова возвращалась к предстоящему спектаклю, представляла интерьер, движения, музыку, интонацию. И муж волновался, курил. Оба уснули далеко за полночь. Но маятник Судьбы уже пошел в сторону Страданий, безжалостно нанося удар за ударом. Казалось, что только уснули. Во входную дверь сильно стучали. Что случилось? Кто стучит? Ворвались трое, на всех кожаные куртки, оружие. Старший из них, с рыжими волосами, небольшого роста, от него пахло водкой и табаком, лицо в веснушках, с наглым взглядом, он пялился на Алису, пока шел обыск, проходя мимо – заглядывал в вырез халатика.

Алиса оцепенела, сидела на кровати, запахнувшись в халатик, съежившись в комочек, нервный озноб, кошмар, жуткий сон наяву. Стрелки часов показывали 4 часа утра. Незваные гости все перерыли, разбросали книги, письма, свадебные фотографии, наступали сапогами. Нашли томик стихов Есенина, завернутый в газету с портретом вождя, узрели крамолу, мужа арестовали. Рыжий комиссар задержался, сказал подчиненным, чтобы подождали в машине, набросил крючок на дверь и грубо повалил Алису на кровать. Она не сопротивлялась.

– Смотри сука, не вздумай болтать. А то и тебя, как жену врага народа, – сказал на прощание Рыжий, застегивая ширинку.

Алиса не пошла в театр ни на следующий день, ни в другие. Из театра также никто не пришел, не позвонил. Плохие вести распространяются быстрее хороших. Жена врага народа не должна срывать овации публики. Вскоре оказалось, что Алиса беременна. Скорее всего, беременна от Рыжего. Родственники советовали сделать аборт, приводили даже врача, – но Алиса отказалась, ей все равно, что будет с ней, что будет с ребенком. Жизнь потеряла смысл, все как кошмарный сон. Надо только проснуться, чтобы жить дальше.

Мужа через полгода выпустили, совсем другой человек, седина на висках, отросла борода, жалкий и сломленный, молчаливый. Пристрастился к алкоголю. Устроился грузчиком в магазин. Приходил поздно, часто пьяный, все время угрюмо молчал. К жене брезгливо не прикасался. Через месяц, утром, повесился в подъезде. Опять удар Судьбы. Родственники помогли похоронить. Роды оказались преждевременными. Ребенок родился слабеньким и умер в больнице. Судьба безжалостно нанесла Алисе еще один удар.

Некоторые евреи, инстинктивно ощущая надвигающуюся опасность, уезжали на Дальний Восток, в Еврейскую автономную область. Она оказалась сначала в Биробиджане, затем в Хабаровске. Устроилась работать телефонисткой на центральный телеграф. Работа давалась с трудом, отнимала много сил. Алиса жила как во сне, плохо воспринимая Реальность, все делала как сомнамбула, соединяла, разъединяла, какие-то провода, чьи-то разговоры, чьи-то судьбы.

Часы жизни остановились в четыре часа утра. Теперь только Прошлое имело смысл, и пребывая в нем, она видела сцену оперного театра, ассоциировалась с образом Кармен, проигрывала в воображении сцены, слышала и музыку, и несмолкаемые овации зала. Приятно щемило сердце. Приятно ощущать атласное платье, и цветы, цветы на сцене, от счастья хотелось плакать, потом, сейчас нельзя, потечет грим.

Алиса покупала пудру, крем, косметику, вечером гримировалась, превращалась в Кармен, и, счастливая, засыпала. Алисе выделили однокомнатную квартиру на первом этаже двухэтажного деревянного дома. И когда Алиса находилась одна, могла предаваться воспоминаниям, мечтать, перевоплощаться в Кармен, танцевать и петь.

Пришло известие, что все близкие родственники погибли в Бабьем Яру. Еще один безжалостный удар судьбы по хрупкой психике артистки. И Алиса уже не могла больше работать телеграфисткой, быстро уставала, допускала много ошибок, часто болела, прошла медицинскую комиссию, дали инвалидность, назначили мизерную пенсию.

Два раза в неделю Алиса ходила в магазин за продуктами, покупала всегда одно и тоже: два треугольных бумажных пакета молока и батон белого хлеба. Да и что еще можно купить на жалкую пенсию по инвалидности? Маршрут неизменен: вверх, вдоль трамвайной линии, затем налево, мимо высшей партийной школы, мединститута, в продуктовый магазин и в булочную, затем обратно. Теперь Алиса уже не могла покупать дорогую косметику, как раньше, и скромно обходилась толченым мелом и вазелином. Новый слой мела ложился на предыдущий. Лицо превратилось в театральную маску.

Психологи считают, что у каждого есть субъективная линия жизни, где человек расставляет образы событий из прошлого и будущего. Обычно события из прошлого – слева, а планы или мечты в виде картинок – справа. Например, памятник вождя пролетариата Ленина, внушая массам надежду, показывают правой рукой в светлое будущее. Хотя, есть и исключения, в Уссурийске на вокзальной площади бронзовый Ленин, как бы передумал, и простирает другую руку – левую, призывая вернуться в мрачное прошлое.

Алиса создала полезную для выживания субъективную линию времени, определила для себя барьер, отделяющий события до той дурной ночи, до четырех часов утра. Все хорошие события, таким образом, лежали по одну сторону от барьера, в прошлом, которое всегда перед ней, доступные – цветные, объемные, ярко освещены, наполнены музыкой и смехом. Все последующие события, по другую сторону барьера, за спиной, они – плоские, маленькие, тусклые и размытые. Перешагнуть через барьер – означало пережить страдания, что выпали черными картами на стол Судьбы. Бессознательный разум оценил задачу невыполнимой, и создал Реальность, в которой не существовало будущего. Настоящее находилось по другую сторону барьера – каждое мгновение настоящего кодировалось в черно-белые размытые образы и терялось в архивах бессознательного разума, и сознание не хотело ничего знать о судьбе опыта. Жить здесь и сейчас можно находясь только в далеком и счастливом прошлом.

Иногда соседи приглашали Алису в гости. Угощали чаем с вареньем, от спиртных напитков Алиса отказывалась, и вообще, стеснялась. Освоившись, рассказывала интересно и помногу о прошлом, о своем детстве, о театре. Когда Алису спрашивали о жизни после роковой ночи, глаза, такие живые и радостные, застывали, тускнели, смотрели неподвижно и отрешенно. Алиса начинала говорить о себе в третьем лице, говорила, что Алисе пора спать, что завтра премьера, просила Алису извинить, – надевала старенькое пальтишко и уходила в свою квартирку.

Соседи из жалости к старым вещам, вышедшим из моды, ненужным, которые жалко выбрасывать, предлагали одежду Алисе, она отказывалась, и только хитростью, например, оформив как подарок к празднику, удавалось что-то вручить. Вообще-то соседи – люди простые и добрые, жалели Алису, сочувствовали. Для них существовало будущее, что впереди или справа по курсу. Они смотрели телевизор, гордились, что живут при развитом социализме и свято верили, что скоро наступит коммунизм.

День за днем – вазелин, мел, маска, иногда поход в магазин, снежки в спину, ассоциация с прошлыми событиями до 1937 года. Возможно, Алиса так бы и умерла на железной подростковой кроватке, аккуратно застеленной лохмотьями, умерла счастливой, играющей Кармен на виртуальной сцене воображения. Но и здесь отказали!

Колесо Судьбы опять показало на зеро. Опять страдания. Сказано же: "Кто имеет, тот и иметь будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что он хочет иметь". Группа японских туристов, остановившихся в гостинице Центральная и изучавшая окрестности города, повстречала возле мединститута Кармен. Туристы защелкали фотоаппаратами, кинокамера вместе с хозяином проделала некоторый путь вместе с Кармен, то забегая вперед, то пропуская ее мимо себя. Отличный сюжет! Будет что показать у себя дома. Скорее всего, туристы фотографировали без всякого злого умысла.

Но кто знает? Всего можно ожидать! И власти города рассудили так. Может сейчас и пронесет, но возможны провокации, нежелательные выводы, порочащие великую державу. Что подумают за бугром? Сумасшедшие свободно бродят по улицам города, не хватает психиатров, в психиатрических больницах содержатся только диссиденты. Дело может принять политическую окраску. Следует незамедлительно принять меры, навести порядок, сумасшедшие должны сидеть в психушках. И самый главный правитель города, обличенный властью, топнул в сердцах ножкой, стукнул сердито кулачком по столу, приказал как положено и кому надо, и Алису в тот же день увезли в психиатрическую больницу.

И все? – Нет! Пухленькая санитарка, безнадежно стоящая в очереди на жилье второй десяток лет, по совету главного врача, стала обхаживать Алису, подкармливать, и скоро оформила опекунство. Алису выписали, санитарка вместе с дочкой прописались в маленькой квартирке, а через несколько дней, по задуманному сценарию, коварно сдала Алису обратно в "психушку".

Рыжий санитар – опять рыжий, похожий на комиссара из прошлого, от него тоже пахло водкой и табаком, – по распоряжению главного врача отобрал у Алисы вазелин и мел. Алиса прижимала старенькую кожаную сумочку с косметикой к груди, последнее богатство, и не хотела отдавать, сопротивлялась. Но Рыжий, такой большой и сильный, повалил Алису на пол, и так грубо рванул сумочку, что в маленьком кулачке Алисы осталась только оторванная ручка. У Алисы отобрали последнее – прошлое, а будущего – у нее нет, и жизнь потеряла смысл.

Ночью, в начале декабря, на рассвете, Алиса умерла в чудном сне: звучит музыка Жоржа Бизе, финальная сцена, она в атласном платье, в безумстве Хосе наносит кинжалом удар в сердце, Кармен умирает, бурные овации публики, зрители бросают белые розы на сцену, к ее ногам. Алиса обманула рыжего санитара – умерла как Кармен. В крепко сжатом кулачке трупа – ручка от сумочки, бережно прижатая к телу, на лице застыла блаженная улыбка.

А через два дня, труп, как бревно вынесли из сарая, увезли на городское кладбище. С утра шел снег. Замерзший труп, закутанный в списанную, старую заплатанную больничную простынь, сбросили в накануне вырытую продолговатую яму. Рабочие поспешно забросали яму смерзшимися комками земли, воткнули в холмик крест, сколоченный из дощечек, перекрестились, выпили из горла чекушку водки, закурили, помолчали. Никто не оплакивал Алису, и только снежинки печально кружились и медленно, как лепестки белых небесных роз, нежно опускались на холмик могилы.

© Павел Барабаш