Гипноз любви

©     Барабаш П.И.

«Любил ли я хоть раз до этих пор? 

— То были ложные богини,

Я  истиной любви не знал доныне».

(В. Шекспир)

"Любит, не любит, к сердцу прижмёт, плюнет, поцелует, к черту пошлёт" – нервно гадал на ромашках, отрывая по лепестку, и каждый раз получалось - либо плюнет, либо к черту пошлет.  И, действительно, черт дернул поехать на эту рыбалку.  Из-за каких-то костлявых карасей и касаток, вот так просто взять и опоздать на свидание?

Скоро три часа дня, если сейчас автобус не появится, то все пропало, не успею. Каждый час должны ходить по расписанию проклятые автобусы! Каждый час! А мы торчим на автобусной остановке с 10 утра. И у меня веские основания так волноваться: я влюблен в Алену по самые свои ослиные уши. "Любил ли я хоть раз до этих пор? – То были ложные богини, я истиной любви не знал доныне". Наши отношения с Аленой только стали формироваться, один неосторожный поступок, какая-нибудь оплошность, и ниточка оборвется, к черту пошлет меня. Я очень волновался.

Зато мой приятель – спокоен, ему что, его жена дома ждет, и еще будет лет пятьдесят ждать, может не появляться дома неделю, все равно любит и ждет. Желающих уехать скопилось на два автобуса. Кто как расположился, сидели на рюкзаках, на траве, загорали обнажившись до пояса, курили, гадали, строили версии.

– Может забастовка? Шофера бастуют.

– Слышь, Сань, а может война?

– С китайцами?

– А что, все может быть.

У меня тоже родилась версия, и чем больше я ее обдумывал, тем более она казалась мне правдоподобнее: "… дороги из аэропорта перекрыты в связи приездом Михаила Горбачева, и наш автобус никак не может прорваться к нам".  И я так классно представил и всем разъяснял политическую ситуацию, снимая напряжение в массах, потому как приезд Горбачева ждали. Правда его приезд ожидался на два дня позже, но в целях конспирации и личной безопасности, почему бы господину президенту Великой державы не прилететь на пару дней раньше? Моя версия оказалась убедительной. Все стали ругать Горбачева. 

Еще полчаса назад теплилась надежда успеть на свидание, а теперь, нервно потирал небритые щеки, в болотных сапогах ноги сварились, портянки мокрые. Ну, вообразите, всю ночь у костра, одежда пропахла рыбой, дымом, зубы не чищенные, изо рта пахнет табаком и перегаром.

Можно позвонить Алене и отменить свидание, но в жалком селеньице из нескольких домов вообще, как мне объяснили местные жители, нет телефонов. Сначала не поверил в такую дикость, обошел несколько домов, но все оказалось именно так, как мне сказали. Позвонить в город можно только в управлении женской колонии, что находилась рядом с автобусной остановкой. Но кто мне позволит звонить? Солдатик в проходной со мной и разговаривать не станет. В лучшем случае как попугай будет повторять одно и тоже: "Не положено... ну не положено говорю вам!"

Я тоскливо посматривал на двухэтажное здание из белого кирпича, с решетками на окнах. За ним высоченный забор в два ряда, наружный – опутан сверху закрученной в спираль проволокой, так что все нелегальные передачи с воли, бросаемые через забор, чаще всего оседали в ней, как мухи в паутине. Когда с приятелем возвращались с рыбалки, и проходили мимо забора, дамочки засекли нас из окон общежития, и весело заулюлюкали, кричали непристойности. Изголодались девочки по мужской ласке.

"Ну, думай... думай, как позвонить" – настойчиво сверлило в голове. Только один вариант, один, один… А как осуществить его? Желание позвонить разрасталось до неимоверных размеров: "Я должен позвонить, должен…" – крутилось в голове как заезженная граммофонная пластинка, по дороге к зданию управления женское колонией. 

Подошел, открыл дверь, солдатик с автоматом – навстречу.

– Где подполковник? – требовательно рявкнул, интуитивно полагая, что именно в таком звании должен быть здесь начальник, и так надо разговаривать с рядовыми. И не ошибся.

– У себя... – растерянно ответил солдатик, видимо приняв меня бог знает за кого, и показывая рукой наверх. Решительно и быстро взбегаю мимо солдатика по лестнице, на второй этаж. На втором этаже женщина с каким–то револьвером на поясе.

– Где кабинет подполковника? – на бегу, слегка притормозив, спрашиваю ее.

– Там, – она вскочила, и показала, – вторая, справа.

– Как зовут его?

– Григорий Семенович, – ответила она.

Дверь в кабинет подполковника отворил пинком ноги. Из-за письменного стола приподнялся мешковатый тостый мужчина, голова, минуя шею, переходила в плечи, во рту блестели золотые коронки. В голове пронеслось вздорная мысль: "Как в гестапо, отбирают у заключенных драгоценности и переплавляют на коронки".

– Значит так, Гриша, – я закрыл дверь, и глядя подполковнику в глаза, продолжил уверено, – дороги из аэропорта перекрыты в связи с приездом Горбачева.

– А мне ничего не сообщили... – растерянно протянул подполковник.

– Значит не нашли нужным! – отрезал я, и продолжал: – Мне нужно срочно позвонить в город, – и показал на телефон, что на столе подполковника.

– Не получится, телефон местный, – ответил он.

– Где городской?

– В спец части.

– Открой!

– Нет ключа.

– Где ключ?

– Он у капитана.

– Позвони, пусть принесет!

Подполковник поднял трубку и начал набирать номер, он еще сопротивлялся и пытался как-то извилинами мозга пошевелить, осознать, что собственно происходит, что это за тип в его кабинете, как он сюда попал, почему такая маскировка: в болотных сапогах, небритый, почему не предупредили, почему он собственно командует и есть ли у него на это полномочия. И, наверное, подумал: "Раз приказывает – значит есть".

"Звони... звони!" – телепатически подстегивал подполковника и смотрел в упор на его толстый палец, что касался дырочек диска, едва попадая в них. Набирая последнею цифру, подполковник засомневался и вопросительно посмотрел не меня, наши глаза встретились, он увидел мое решительное и непреклонное "Звони!", и обреченно отпустил палец.  Говорил Григорий Семенович с какой-то женщиной, приказал ей срочно принести ключ, положил трубку на рычаги телефонного аппарата, наступила тишина.

– Что? – нарушил я воцарившуюся тишину.

– Сейчас принесут ключ, – безразлично ответил он, находясь в каком-то оцепенении. Прошло несколько бесконечных минут. Мы молчали. Отчетливо слышно, как тикают наручные командирские часы подполковника. В голове полное отсутствие мыслей, только намерение осуществить задуманное. Пришла женщина в звании капитана. Вышли в коридор. Женщина открыла оцинкованную дверь спец части, что напротив кабинета подполковника, вошли втроем. К телефону сразу не подпустили, я назвал номер городского телефона, подполковник лично набрал его, подозвал Алену, и передал трубку.

Я поздоровался с Аленой, извинился, и перенес свидание. Интуитивно старался говорить быстро, путано и непонятно для тех, кто в комнате, но по интонациям ясно и последнему идиоту, что я никакого отношения к серьезным органам не имею, и что Алена – не резидент. Лицо у подполковника стало меняться, как у хамелеона, от бледного к красному, я почувствовал, что меня, как очередного сына лейтенанта Шмидта – Паниковского, в лучшем случае могут выбросить со второго этажа, а в худшем, даже страшно подумать.

Быстро свернул разговор, решительно подошел к подполковнику, и сильно хлопнул по левому плечу. И он, снова, как-то сник, обмяк.  Я поблагодарил, пожал его безразлично послушную руку, вышел из комнаты, надо сматываться, бежать, как можно скорее, сделал несколько шагов, сели батарейки, ноги ватные, едва ими передвигаю, медленно спустился по лестнице. Как много ступенек! Ноги с трудом повиновались, страх, что подполковник очнется и отдаст приказ задержать меня. Прошел мимо солдатика, тот – уступил дорогу, вышел на улицу, прошел несколько метров и обессиленно опустился на землю, на полянке с ромашками.

Все заняло минут десять. И только на улице, стал осознавать, что произошло. Стала бить нервная дрожь, вот так, специально, сознательно никогда не смогу такое повторить: пойти и загипнотизировать двух охранников и подполковника. Сорвал ромашку, – "любит... не любит...", –  медленно отрывал дрожащими пальцами лепесток за лепестком, и на этот раз получилось – "любит". Так и хочется сказать: "По любви, да воздаться вам".